Неточные совпадения
Небо раскалилось и целым ливнем зноя обдавало все живущее; в воздухе замечалось словно дрожанье и пахло гарью; земля трескалась и сделалась тверда, как
камень, так что ни сохой, ни даже заступом взять ее было невозможно; травы и всходы огородных овощей поблекли; рожь отцвела и выколосилась необыкновенно рано, но была так редка, и зерно было такое тощее, что не чаяли собрать и семян; яровые совсем не взошли, и засеянные ими
поля стояли черные, словно смоль, удручая взоры обывателей безнадежной наготою; даже лебеды не родилось; скотина металась, мычала и ржала; не находя в
поле пищи, она бежала в город и наполняла улицы.
Тяжелые волы лежали, подвернувши под себя ноги, большими беловатыми массами и казались издали серыми
камнями, раскиданными по отлогостям
поля.
На
камнях и на земляном
полу росли серые грибы с тонкими ножками; везде — плесень, мох, сырость, кислый удушливый запах.
Других тропинок я не видал; и те, которые ведут из улиц в
поля, все идут лестницами, выложенными из
камня.
В зале, на
полу, перед низенькими, длинными, деревянными скамьями, сидело рядами до шести — или семисот женщин, тагалок, от пятнадцатилетнего возраста до зрелых лет: у каждой было по круглому, гладкому
камню в руках, а рядом, на
полу, лежало по куче листового табаку.
Мы шли по
полям, засеянным пшеницей и ячменем; кое-где, но очень мало, виден был рис да кусты камелий, а то все утесы и
камни.
Больше всего квадратные или продолговатые
камни, а на одном
поле видели изваянные, из белого
камня, группы лошадей и всадников.
Одна мощная мысль Запада, к которой примыкает вся длинная история его, в состоянии оплодотворить зародыши, дремлющие в патриархальном быту славянском. Артель и сельская община, раздел прибытка и раздел
полей, мирская сходка и соединение сел в волости, управляющиеся сами собой, — все это краеугольные
камни, на которых созиждется храмина нашего будущего свободно-общинного быта. Но эти краеугольные
камни — все же
камни… и без западной мысли наш будущий собор остался бы при одном фундаменте.
Месяца через три отец мой узнает, что ломка
камня производится в огромном размере, что озимые
поля крестьян завалены мрамором; он протестует, его не слушают. Начинается упорный процесс. Сначала хотели все свалить на Витберга, но, по несчастию, оказалось, что он не давал никакого приказа и что все это было сделано комиссией во время его отсутствия.
Дело пошло в сенат. Сенат решил, к общему удивлению, довольно близко к здравому смыслу. Наломанный
камень оставить помещику, считая ему его в вознаграждение за помятые
поля. Деньги, истраченные казной на ломку и работу, до ста тысяч ассигнациями, взыскать с подписавших контракт о работах. Подписавшиеся были: князь Голицын, Филарет и Кушников. Разумеется — крик, шум. Дело довели до государя.
После этой операции Розанов вернулся в погреб, подобрал окурки папирос и всякий сор, выкинул все это наверх, потом взял
камень, вынес его наружу, опустил люк и опять, пройдя мимо крепко спавшего Персиянцева, осторожно вышел из араповской квартиры с литографским
камнем под
полою.
Тогда кругом были
поля и леса, а не груда мертвых
камней, как теперь.
Две струи света резко лились сверху, выделяясь полосами на темном фоне подземелья; свет этот проходил в два окна, одно из которых я видел в
полу склепа, другое, подальше, очевидно, было пристроено таким же образом; лучи солнца проникали сюда не прямо, а прежде отражались от стен старых гробниц; они разливались в сыром воздухе подземелья, падали на каменные плиты
пола, отражались и наполняли все подземелье тусклыми отблесками; стены тоже были сложены из
камня; большие широкие колонны массивно вздымались снизу и, раскинув во все стороны свои каменные дуги, крепко смыкались кверху сводчатым потолком.
— Обронил! — ворчал дворник, освещая
пол, — где тут обронить? лестница чистая, каменная, тут и иголку увидишь… обронил! Оно бы слышно было, кабы обронил: звякнет об
камень; чай, поднял бы! где тут обронить? нигде! обронил! как не обронил: таковский, чтоб обронил! того и гляди — обронит! нет: этакой небось сам норовит как бы в карман положить! а то обронит! знаем мы их, мазуриков! вот и обронил! где он обронил?
Был жаркий день, один из редких дней в Петербурге: солнце животворило
поля, но морило петербургские улицы, накаливая лучами гранит, а лучи, отскакивая от
камней, пропекали людей.
— Да что, куманек, живу ведь не на базаре, в лесу. Всякому отпирать не приходится; далеко ли до беды: видно, что человек, а почему знать, хлеб ли святой у него под
полой или
камень булыжник!
Ей особенно нравилась легенда о китайском черте Цинги Ю-тонге; Пашка изображал несчастного черта, которому вздумалось сделать доброе дело, а я — все остальное: людей обоего
пола, предметы, доброго духа и даже
камень, на котором отдыхал китайский черт в великом унынии после каждой из своих безуспешных попыток сотворить добро.
Фелисата, бывшая крепостная девушка Порохонцева, давно привыкла быть нянькой своего больного помещика и в ухаживаниях за ним различие
пола для нее не существовало. Меж тем Комарь оплыл
камень, на котором сидели купальщики, и, выскочив снова на берег, стал спиной к скамье, на которой сидел градоначальник, и изогнулся глаголем.
Вдруг послышался грохот, — разбилось оконное стекло,
камень упал на
пол, близ стола, где сидел Передонов. Под окном слышен был тихий говор, смех, потом быстрый, удаляющийся топот. Все в переполохе вскочили с мест; женщины, как водится, завизжали. Подняли
камень, рассматривали его испуганно, к окну никто не решался подойти, — сперва выслали на улицу Клавдию, и только тогда, когда она донесла, что на улице пусто, стали рассматривать разбитое стекло.
«Смотрит бог на детей своих и спрашивает себя: где же я? Нет в людях духа моего, потерян я и забыт, заветы мои — медь звенящая, и слова моя без души и без огня, только пепел один, пепел, падающий на
камни и снег в
поле пустынном».
Это инстинктивное стремление бывает так сильно, что не видавши трудно поверить: несмотря на ужасную быстрину, с которою летит спертая
полая вода, вырываясь в вешняках или спусках из переполненных прудов, рыба доходит до самого последнего, крутого падения воды и, не имея уже никакой возможности плыть против летящего отвесного вниз каскада — прыгает снизу вверх; беспрестанно сбиваемые силою воды, падая назад и нередко убиваясь до смерти о деревянный помост или
камни, новые станицы рыб беспрестанно повторяют свои попытки, и многие успевают в них, то есть попадают в пруд.
Но он все стоял и не уходил, и спрашивал себя: «Что же меня держит здесь?» И ему было досадно и на себя, и на эту черную собаку, которая валялась на
камнях, а не шла в
поле, в лес, где бы она была независима, радостна. И ему, и этой собаке мешало уйти со двора, очевидно, одно и то же: привычка к неволе, к рабскому состоянию…
На террасу отеля, сквозь темно-зеленый полог виноградных лоз, золотым дождем льется солнечный свет — золотые нити, протянутые в воздухе. На серых кафлях
пола и белых скатертях столов лежат странные узоры теней, и кажется, что, если долго смотреть на них, — научишься читать их, как стихи, поймешь, о чем они говорят. Гроздья винограда играют на солнце, точно жемчуг или странный мутный
камень оливин, а в графине воды на столе — голубые бриллианты.
Забор из белого ноздреватого
камня уже выветрился и обвалился местами, и на флигеле, который своею глухою стеной выходил в
поле, крыша была ржавая, и на ней кое-где блестели латки из жести.
Особенно была заметна резкая климатическая разница сравнительно с
камнями: там зелень едва пробивалась, а здесь
поля уже давно стлались зеленым ковром и на деревьях показались первые клейкие весенние листочки, точно покрытые лаком.
Но усталость проходила в одну ночь, и мы опять шли в горы, расширяя
поле действия. Мы пробрались и на Белую гору, где был устроен на самой вершине отличный балаган, побывали на Седле, на Билимбаихе, на Мохнатенькой, на трех Шайтанах и на Старике-Камне.
В городе невыносимая жара, скука, безлюдье, а выйдешь в
поле, там под каждым кустом и
камнем чудятся фаланги, скорпионы и змеи, а за
полем горы и пустыня.
Сорок колонн, по четыре в ряд, поддерживали потолок судилища, и все они были обложены кедром и оканчивались капителями в виде лилий;
пол состоял из штучных кипарисовых досок, и на стенах нигде не было видно
камня из-за кедровой отделки, украшенной золотой резьбой, представлявшей пальмы, ананасы и херувимов.
С Сушковской дороги по сей день, шагах во ста от окопа Ядринского кладбища, виден в
поле большой
камень, и поныне всякий местный житель скажет, что это могила Туленинова.
И подлинно, все, слушавшие это красноречивое надгробное слово, все плакали навзрыд. И
камень бы заплакал, если бы мог слушать! Маменька же то и дело брякали на
пол, но, быв вспрыснуты водою, паки вставали на новые слезы.
В чистом
поле, в широком раздолье лежит белой
камень Латырь.
Месяц — князь молодой и Лазарь, лежащий под белым
камнем в чистом
поле, — как будто нечаянно попали в эти заговоры, которые произносятся шопотом и скороговорной; также по-домашнему, негромко звучат другие заговоры от заурядных болезней: от ячменя — смочив указательный палец слюной и помазав больной глаз, трижды произносят: „Господи благослови!
Федосья. Опять пошёл вокруг себя! (Идёт, вязанье тащится за нею.) Прожил век
камнем — ни росту, ни семени — чего искать теперь? Клады ищут — по
полям рыщут… А я гляди за вами… стереги да береги… (Уходит.)
Так, вероятно, в далекие, глухие времена, когда были пророки, когда меньше было мыслей и слов и молод был сам грозный закон, за смерть платящий смертью, и звери дружили с человеком, и молния протягивала ему руку — так в те далекие и странные времена становился доступен смертям преступивший: его жалила пчела, и бодал остророгий бык, и
камень ждал часа падения своего, чтобы раздробить непокрытую голову; и болезнь терзала его на виду у людей, как шакал терзает падаль; и все стрелы, ломая свой
полет, искали черного сердца и опущенных глаз; и реки меняли свое течение, подмывая песок у ног его, и сам владыка-океан бросал на землю свои косматые валы и ревом своим гнал его в пустыню.
Представьте себе широкую низкую избу, вросшую в землю, крытую дерном, без окон, о очагом из
камней вместо печи, с земляным
полом и в редких случаях с нарами.
В самом деле место тут каменистое. Белоснежным кварцевым песком и разноцветными гальками усыпаны отлогие берега речек, а на
полях и по болотам там и сям торчат из земли огромные валуны гранита. То осколки Скандинавских гор, на плававших льдинах занесенные сюда в давние времена образования земной коры. За Волгой иное толкуют про эти каменные громады: последние-де русские богатыри, побив силу татарскую, похвалялись здесь бой держать с силой небесною и за гордыню оборочены в
камни.
Слышно — пашет мужик, да посвистыва(е)т,
Сдалека, слышно, сошка поскрипыва(е)т,
Сошнички по
камням, слышно, черкают, —
А не видно нигде в
поле пахаря.
Выезжал ли сударь во чисто
поле, —
Услыхал во чистом
поле пахаря:
Слышно — пашет мужик да посвистыва(е)т,
Сдалека, слышно, сошка поскрипыва(е)т,
Сошники по
камням, слышно, черкают, —
А не видно нигде в
поле пахаря.
В
поле пашет мужик, да понукива(е)т,
С края в край он бороздку отвалива(е)т,
Камни, корни сохой выворачива(е)т...
Ползая на четвереньках, они терли ее песком и
камнем, потом обильно
поливали водой из брандспойта и из парусинных ведер, которые то и дело опускали за борт на длинных концах.
Рай в природе сохранился в ее красоте, в солнечном свете, в мерцающих в ясную ночь звездах, в голубом небе, в незапятнанных вершинах снеговых гор, в морях и реках, в лесу и хлебном
поле, в драгоценных
камнях и цветах и в красоте и убранстве мира животного.
Вместо мертвой девушки, вместо призрака горийской красавицы я увидела трех сидевших на
полу горцев, которые при свете ручного фонаря рассматривали куски каких-то тканей. Они говорили тихим шепотом. Двоих из них я разглядела. У них были бородатые лица и рваные осетинские одежды. Третий сидел ко мне спиной и перебирал в руках крупные зерна великолепного жемчужного ожерелья. Тут же рядом лежали богатые, золотом расшитые седла, драгоценные уздечки и нарядные,
камнями осыпанные дагестанские кинжалы.
Без оглядки, бормоча и стуча о
камни палкой, он прошел всю улицу и очутился в
поле.
Оно шло на нас с этих темных, загадочных и чуждых
полей; оно поднималась из глухих черных ущелий, где, быть может, еще умирают забытые и затерянные среди
камней, оно лилось с этого чуждого, невиданного неба.
Сбоку чернела в
полу четырехугольная ямка, глубиною в аршин; студент впрыгивал в нее и старался изнутри закрыть отверстие своим караваем, как
камнем, — потом выскакивал и опять прыгал, как тушканчик.
Цветных
камней в чешских землях не мало, но все они невысокого достоинства и вообще много уступают цейлонским и нашим сибирским. Исключение составляет один чешский пироп, или «огненный гранат», добываемый на «сухих
полях» Мероница. Лучше его нет нигде граната.
А Венцель, как назло, не выходил у меня из головы, да и только. Даже он стал мне сниться. Мы с ним все лазили по Мероницким горам и чего-то скрывались от швабов.
Поля были не только сухи, но жарки, и Венцель то здесь, то там припадал к земле, прикладывал ладони к пыльному щебню и шептал мне: «Пробуй! пробуй, как горячо!.. Как они там пылают! Нет, нигде нет таких
камней!»
С лицевой стороны дворца в нижний сад спускается тремя уступами великолепный каскад, который так же широк, как и весь дворец, выложен диким
камнем и украшен свинцовыми и позолоченными рельефными фигурами на зеленом
поле. Нижний сад, через который прямо против главного корпуса и каскада проходит широкий и весь выложенный
камнем канал, поражал прелестными цветниками. Этим каналом можно было подходить на судах до самого каскада.
Золотая оправа сломалась, и драгоценные
камни рассыпались по
полу, подобно ослепительному фейерверку.
Он не знал, что уже коса, в виде княжны, нашла на
камень, который изображал на ее дороге «беглый Никита», и легко сбросила его с этой дороги. Граф нервными шагами стал ходить по мягкому, пушистому ковру, которым был устлан
пол гостиной, отделанной в восточном вкусе. Проходившие минуты казались ему вечностью.